После продолжительного 48-дневного Великого поста для верующих наступает праздник Пасхи. Для поколения наших бабушек и дедушек Пасха была очень важным праздником, к ней заблаговременно готовились, её ждали. Прибирался дом, мылись окна, а уж выпечка куличей в печи являлась настоящим таинством, и опытные хозяйки имели свои рецепты, секреты которых посторонним не раскрывались.
Вот по какому рецепту готовила куличи Воронкова Александра Семёновна, бабушка автора статьи, впрочем, приблизительно такой же рецепт был и у других клинцовских хозяек того времени:
Сначала готовилась рощина – заранее смешивались дрожжи в молоке и настаивались в небольшом сосуде. Затем рощина замешивалась в вместе с мукой, сметаной, молоком, яйцами, сливочным маслом, сахаром и прочими ингредиентами и получалось тесто. Тесто вымешивалось в большом ведре, тазу, а раньше, когда все железное было в дефиците, – в специальной деревянной бочке с зауженным дном – квашне. Тесто накрывали чистым полотенцем. Из-за дрожжей тесто довольно быстро начинало подниматься и его два, три (или более) раза опускали назад. Для этого нажимали на тесто руками. Чем чаще происходил процесс опускания теста с дальнейшим его подъемом из-за действия дрожжей, тем оно становилось рыхлее и пористее, и тем вкуснее была пасха. В тесто часто добавляли изюм для вкуса. В то время, когда тесто поднималось, говорили тихо, почти шепотом.
После этого готовое тесто выкладывалось в формы приблизительно на одну треть от объема, сверху тесто смазывалось взбитым яйцом. Более плотным по составу тестом иногда сверху выкладывали крест.
После этого формы выставлялись в печь и выпекались там приблизительно 40 минут. Готовность пропекания куличей определялась таким образом: пасху прокалывали чистой сухой палочкой до дна и вытаскивали. Если кулич готов – палочка выходила сухой и к ней не прилипали кусочки теста. Готовая пасха украшалась посыпкой – сахарной пудрой. Испеченные куличи укрывали на столе чистыми полотенцами.
По рассказам своим детям Петра Устиновича Воронкова, одной из любимой пасхальной игрой в Клинцах было катанье яиц. Для катания яиц изготавливались специальные деревянные лоточки, представлявшие собой наклонно поставленную доску с невысокими бортиками. Лоточек устанавливался на земле. Игроки поочередно пускали крашенные яйца по лотку. Выигрывал тот, чьё яйцо прокатывалось дальше. Если яйцо одного игрока при прокатывании заденет уже находящиеся внизу яйца, то их отдавали этому удачливому игроку.
С конца 1980-х годов, когда государство разрешило праздновать церковные праздники, значительное количество людей стали соблюдать пост (полностью или частично) и посещать праздничную службу в храме в пасхальное воскресенье.
В настоящее время для большинства современных россиян празднование Пасхи сводится к внешним атрибутам праздника – к окрашиванию яиц и освещению куличей. К сожалению, сейчас нет того ощущения великого праздника, о котором нам рассказывали наши дедушки и бабушки, как описывался праздник в книгах русских классиков.
А хотите узнать, как клинчане праздновали Пасху в начале XX века?
Надо начать с того, что Пасха – самый значимый и великий праздник из всех церковных праздников. Календарный день празднования Пасхи – воскресенье, не привязан строго к одной дате, меняется каждый год и высчитывается по солнечно-лунному календарю, причем православные и старообрядцы рассчитывают дату Пасхи по юлианскому календарю. За столетия празднования сложились определенные традиции и символические ритуалы, без которых невозможно представить себе Пасхальное воскресенье. Праздничное церковное богослужение, освящение пасхальных куличей в церкви, яркие разноцветные яйца и красное вино – непременные атрибуты Пасхи. В воскресенье утром, придя из церкви, люди накрывают на стол и начинают разговляться – угощать друг друга куличами и крашеными яйцами. Поздравляют со словами «Христос воскресе!». На это принято отвечать: «Воистину воскресе!».
У нас есть два уникальных свидетельства о праздновании Пасхи в Клинцах в начале XX века, причем, если с одним из них читатели могли ознакомится в книге Р.И.Перекрестова «Клинцовский летописец», то второй рассказ неизвестен широкой публике.
В нашей статье мы расскажем о праздновании Пасхи в семье Никитиных и в семье Храмченко. Необходимо отметить, что эти семьи относились к разным слоям общества, и это, безусловно, влияло на подготовку к празднику и на само празднование, на достаток семьи и круг ее общения.
Семья Никитиных жила в Клинцах с 1907 по 1916 годы, а семья Храмченко – коренные клинчане, жили в Клинцах поколениями. Глава семьи Никитиных – Иван Петрович, был главным механиком, а затем техническим директором и членом правления фабрики Барышниковых на Стодоле, его семья была состоятельной и входила в небольшой круг «высшего» клинцовского общества начала XX века. Об этом, без преувеличения, уникальном человеке, его семье, работе и увлечениях «Хроноскоп» готовит целый цикл статей. Вторая семья – Храмченко, типичная рабочая клинцовская семья того времени, каких было большинство в городе. Глава семьи – Максим Кононович Храмченко, один из лучших клинцовских печников и каменщиков, возводил стены первых зданий и цехов Чугунолитейного завода Н.А. Федотова, а затем был рабочим того же завода. Его сын, родившийся в 1916 году Павел Максимович Храмченко, работал конструктором на заводе им. Калинина. Павел Максимович, одаренный многими талантами, оставил после себя замечательные воспоминания – книгу «Мои Клинцы».
Публикуя мемуары этих семей мы бы хотели рассказать о неповторимой атмосфере праздника Пасхи в Клинцах более 100 лет назад: как хозяйки готовились к нему, как прибирали свои дома, что готовили, кто и к кому ходили в гости и т.д. Мы надеемся, что вам понравятся эти красочные воспоминания.
Надежда Ивановна Якушева (урожденная Никитина)
Пасха в Клинцах
Ярким воспоминанием проходит через всю мою жизнь Пасха и подготовка к ней. Все, кого я помню по тем годам, с Пасхой словно обновлялись, становились ровнее, приветливее, сдержаннее и добрее. Что бы ни писали задним числом услужливые историки и писатели, это был всенародный праздник, торжество из торжеств. Оно не захватывало лишь малую часть, главным образом, городского населения. Редкая женщина не шила себе обновы к Пасхе. Кто – дорогое шелковое платье, кто – ситцевое, из дешевой восьмикопеечной ткани. Для очень многих подготовкой к Пасхе служил весь Великий семинедельный пост.
В понедельник на Первой неделе поста (чистый понедельник, когда убирался дом и чистилась вся посуда) приходил священник, молитвенно просивший дать дому сему силы и здоровье совершить пост и встретить праздник. И это был не повод к сбору подаяния, но самое подаяние вытекало из русского обычая начинать всякое дело с молитвы. И постились не по Чехову или по Мельникову, закусывая осетриной, обжаренной на постном масле, а истинно и добровольно соблюдая положенное постом, особенно на Первой, Четвертой и Седьмой неделях. Рыбу же ели кто по воскресеньям, а кто только в Вербное или на Благовещенье. Так постились, по моей памяти, в трёх совсем разных семьях: папиной, маминой и мужниной.
Хотя многие говели на Первой неделе поста, приобщались Святых Тайн ещё и в Великий четверг, в память о Тайной вечере. Когда мы стали школьниками, на Первой неделе уже не распускали школы для говения, и мы говели на Страстной неделе.
Великим постом не было балов и маскарадов, не венчались, то есть не справляли свадеб. Старались вести себя ровнее, говорить тише, сдержаннее. Были и анекдотические случаи. Некоторые старухи-святоши не употребляли сахар по причине его «скоромности» из-за костного угля, применяемого, якобы, для фильтрации сиропа; а покупали «постный сахар», который по существу изготовлен был точно так же, только ниже сортом и шёл на карамели. По пятницам, в память крестной смерти Спасителя, ограничивались совсем малым. Ели меньше горячей стряпни, а больше хлеба.
На шестой неделе начиналась генеральная уборка. Избы мылись вплоть до потолка. Сдвигалась мебель. В загородных домах всё выносилось, выбивалось и начищалось. Во всех домах зимние драпировки заменялись летними, вынималась праздничная посуда. Тщательно чистились ризы на иконах, лампады. Некоторые хозяева подвешивали к ним расписные фарфоровые яйца на лентах. Остальные домашние дела приостанавливались.
О тяжести поста слишком много писала коммунистическая пресса, как об изуверстве и издевательстве бабушек над бедными внуками. Но мы совершенно не чувствовали его тяжести. Может быть, потому что весь дом держал его добровольно, и никто не ворчал, а мама не лишала нас ежедневного стакана молока. Кроме того, никто и нигде (за исключением «Белого пуделя» Куприна) не спрашивал у детей, что они желают кушать сейчас, завтра и послезавтра, а просто клали на тарелку, и ешь, что положено. Если бы мы вздумали критиковать обед, нам сказали бы, что бедняки тотчас его съедят за нас, и что разбор обеда – это неблагодарность к труду отца. А отец был вне досягаемости, табу.
Мама по привычке детства, за исключением нездоровья и приступов печени, посещала церковную службу. Ввиду этого убранству праздничного стола она уделяла меньше внимания, чем другие клинцовские хозяйки. Те же просто до упаду трудились наравне с кухарками, заботясь, чтобы стол ломился от изобилия и поражал изыском и разнообразием. Пасха творожная протиралась до тонкости крема. Ещё пасха – не творожная, а из прогретой и отжатой сметаны с миндалём. Пасху делали и шоколадную. Телячья нога протиралась через тёрку, закладывалась в свою кожу на кости и снова запекалась, или смешивалась с маслом, формовалась и охлаждалась в погребе. После этого она буквально таяла во рту. У нас в доме этим не занимались. Мы делали паштеты и заливного поросенка. Мама умела делать его, как никто там, так, чтобы мясо не темнело. Её спровоцировали обменяться рецептами. Мама поддалась, но в обмен ничего не получила .., кроме безе и хвороста. Готовились и торты,
В больших городах, где не было ледников и погребов, такую стряпню затевать было нельзя. Но там на помощь приходили кондитерские и гастрономические магазины. В провинции же хозяйка могла рассчитывать только на себя. В Кпинцах и кондитерской-то не было. В 1906-07 годах жили тут турки – великие мастера кондитеры. Но потом они уехали, и лавочка закрылась.
В Клинцах пасха творожная называлась сырной, а кулич – бабой. «Бабы» пеклись огромной высоты в русской печи и украшались взбитыми белками с разноцветной крупкой или цукатами. А те куличи, что хранились 40 дней до Вознесенья и освящались в Великую субботу, пекли уплощёнными. От них отъедали по кусочку с великим почтением каждое утро натощак.
Во время стряпни невозможно было обойтись без пробы, а оскоромиться было грешно. Поэтому еду разжёвывали и выплёвывали. Но тоже ведь грех, еду выбрасывать! Такой я помню и нашу кухарку на последнем хозяйском завершающем совете с мамой.
Как не страдали мы во время поста, так не возбуждала нашего аппетита настряпанная и приготовленная для разговления еда. Время ещё не пришло! Помню, как в 1920 году, после голодной зимы, когда мы жили только пшённой кашей на воде, и даже сушёной рыбки не было, мама к Пасхе достала где-то немного тёмного творогу и масла, протёрла их и позволила нам вылизать драгоценные остатки из миски. Это было не вовремя и не доставило нам того удовольствия, как в праздник.
Выпекание куличей, ввиду большой массы и обилия сдобы было делом сложным и требующим навыка. Сорок желтков и пять фунтов масла были нормой для четырёх форм. Тесто надо было тщательно вымесить, выбить скалкой и дать подойти. Недаром я сказала про обилие сдобы: тесто получалось тяжёлым и подходило медленно и капризно. Если начинали месить после работы, часов в 6 вечера, то ставили в формы в 8-9. А начинать выпекать иногда приходилось лишь под утро или в разгар бессонной ночи. Зато куличи стояли беспорочно все 40 дней!
Всё это было предметом опыта и, часто, секретом хозяйки. Выпеченные куличи с почтением торжественно укладывали на хозяйскую постель, где расстилали много бумаги и скатерть – «отдыхать». Воздушные высокие «бабы» прежде, чем поставить, катали на скатерти в сенях, чтобы остудить. Хозяйка смущалась, когда в перешедшем куличе оказывалось гнездо, пустота. У наших московских знакомых о таком гнезде говорили, что там «ангелочек ночевал». Брат их, вольнодумец, на такой случай серьезным тоном спрашивал, не оставил ли ангелочек что-нибудь после себя.
Хочу предостеречь от впечатления, что сдобу ели очень часто. Нет, ели её по большим праздникам и на именины. И именины-то праздновали одни: хозяина или хозяйки. Чаще хозяина. Готовились к ним задолго, и обходились они дорого. А потому бывали чуть ли не единственным приёмом в году с обильным угощением. Люди, не съедающие нынче и куска хлеба без сыра или колбасы, думают, что и раньше так было. На самом деле, колбасу в те времена покупали только к празднику, как закуску. Так было у бабушки и у нас. От современного колбасоедения идут и преувеличенные представления о весе и дородстве отцов и дедов. Папа, человек среднего роста, имел «брюшко» и считался полным. Тем не менее, Серёжа мой, будучи студентом, носил недолго его чесучовый пиджак, правда, после того, как я убрала по 5 сантиметров в боковых швах. Полных купчих называли раньше восьмипудовыми, хотя это явное преувеличение. Сейчас же 75-80 килограммовые женщины встречаются очень часто.
Хозяйки в Клинцах так увлекались предпраздничной стряпнёй, что едва успевали к Светлой заутрене, а обедню не стояли, чтобы хоть немного отдохнуть перед приходом визитёров. Праздничные визиты делали только мужчины, а женщины принимали дома. Мамины куличи и кулебяки славились и были предметом зависти некоторых хозяек, хотя она употребляла минимум всяких специй и духов.
В Великую субботу с утра весь дом затихал. Никакой стряпни уже не было, и всё было празднично убрано. Строго соблюдалось старое правило соответственно молитве: «Да, молчит вся плоть человеческая», которую поют в этот день вместо «Иже херувимы…». Оставалось только расставить в вазы цветы, купленные или присланные из оранжереи. Так поступали и в близком нам семействе известных российских граждан Загоскиных-Пржевальских.
В 1915 году мы стали просить взять нас к заутрене. Но я со сна расхныкалась и осталась, а Галя решительно поднялась и отстояла службу на клиросе, откуда лучше видно, и жалела, что я лишилась такого удовольствия.
Сколько дней праздновали Пасху в том году, плохо помню. Но знаю, что в 1898 году, начиная с Великого четверга и до конца пасхальной седмицы, т.е. 11 дней, рабочие-сдельщики не работали, т.е. гуляли фактически за свой счет. Школьников распускали на две недели в пятницу на шестой неделе (под Лазареву субботу).
После революции вплоть до 1929 года все учреждения и предприятия к Пасхе закрывались на три дня: пятницу, субботу и воскресенье с коротким четвергом. В Клинцах не работали ещё и в день Радоницы – во вторник первой после пасхальной – Фоминой недели, когда ходили христосоваться с умершими родными на их могилы. При этом захватывали на могилу еду и выпивку. В Москве это ещё не было принято.
На следующий день рабочие иногда на работу не выходили. Некоторым было далеко возвращаться с кладбища, другие перебрали накануне, и нужно было придти в норму. В нетрезвом виде на работу являться было нельзя, и такое даже в голову не приходило. Введение рабочей шестидневки помогло уничтожить дни отдыха, связанные с религиозными праздниками.
Павел Максимович Храмченко
Отрывок из книги «Мои Клинцы»
Весна неразрывна с празднованием Пасхи. Во всех домах хозяйки пекли куличи и красили яйца. С вечера к церквам со всех сторон города начинали стекаться жители. Мужчины, с большими окладистыми бородами, шли в длинных сюртуках, в фуражках с блестящими козырьками. У женщин наряды были очень красочные, особенно, большие узорчатые атласные платки, заколотые под подбородком булавкой. Длинные юбки шуршали. Люди шли в церковь очень чинно, степенно.
До 1932 года я в составе церковного хора участвовал в церковной Пасхальной службе и до сих пор не могу забыть чувство радости, праздничного настроения, поселявшегося в душе в дни Пасхи.
С утра Светлого Воскресенья воздух был наполнен колокольным трезвоном. Трезвонить могли специалисты, среди них встречались настоящие самородки, способные извлекать из нескольких колоколов музыкальную фразу. Однажды отец взял меня на колокольню Петропавловской церкви. Звонарь обеими руками держал веревки, идущие от бойков малых колоколов, и умело извлекал звуки. Пока звонарь трезвонил в малые колокола, я слушал. Но когда «вдарил» большой колокол, нависавший над нами, как шатер, я вздрогнул и задохнулся от неожиданности и громадности звука. Больше часа потом ходил оглохший.
Всю Пасхальную неделю желающим разрешалось подниматься на колокольню и звонить в колокола. В последующие годы я еще не раз бывал на колокольне Петропавловской церкви и хорошо помню восторг, охватывавший меня, когда я видел город с большой высоты. Но еще больший восторг довелось испытать, взобравшись на высоченную колокольню Вознесенской церкви. Смотровая площадка была на высоте около 40 метров. Отсюда, с высоты птичьего полета, при взгляде на город возникало ощущение беспредельного восторга и страха.
С утра Пасхальной недели каждый обращался к родным и ко всем встречным со словами: «Христос воскресе!». В ответ обязательно нужно было сказать: «Воистину воскресе!». После этого три раза целовались. Теперь, когда религия под запретом, этот обычай забывается.
На всех улицах в течение недели царило праздничное оживление. Обычно уже пригревало весеннее солнышко, днем теплый воздух радовал чудным запахом пробуждающейся земли. Молодежь гуляет, играет в разные игры. Обязательной игрой пасхальной недели было катание крашеных яиц. Один игрок кладет яйцо на гладкую поверхность земли – другой катит крашеное яйцо, и, если яйца стукнутся, значит, кативший яйцо выиграл и забирает оба яйца. Если яйцо прокатится мимо — проиграл, отдаешь проигранное яйцо партнеру.
Дети играли в игру «чье яйцо крепче». Один игрок зажимает в кулаке яйцо «носиком» кверху, а другой ударяет «носиком» своего яйца. Чье яйцо разбилось, тот проиграл и отдает яйцо.
Яйца на Пасху красили в разные цвета: коричневые, красные, желтые, синие, зеленые. Некоторые умельцы наносили на скорлупу рисунки. Но это искусство расписывать яйца, делать «писанки», в Клинцах не имело большого распространения.
© Михаил Воронков
Благодарим за помощь в подготовке статьи Юрия Петровича Воронкова и Александра Петровича Дудникова.
