С Татьяной Наумовной я был знаком много лет. Встречался ежегодно, приезжая в Клинцы, мы были соседями по одноэтажном дому по улице 8 Марта. Зная от родственников о не простом, и даже трагическом её детстве, я никогда не просил рассказать, что случилось в годы оккупации, не смея растревожить незаживающие душевные раны. И только спустя тридцать лет нашего знакомства я осмелился записать воспоминания Татьяны Наумовны. Она долго колебалась, а потом сказала, что никогда никому не доверяла в подробностях всё, что пережила в годы той страшной войны: «Но тебе я расскажу свою историю»:
«Татьяна Наумовна, урожденная Либерова, 1929 г. рождения. Наша семья до войны жила по Большой улице, напротив проходной Чугунолитейного завода (завод им. Калинина). Наш одноэтажный дом в связи с производственной необходимостью был снесен перед войной, а нам предоставлен дом по улице Плеханова № 6, близко от угла с улицей «8 Марта».
Мой папа, Наум Борисович Либеров, работал сапожником, мама, Софья Львовна, домохозяйка. Старший брат, Ян Либеров, в 1941 г. ушел на фронт. Сестра, Фаина, в начале 1941 года родила девочку, её муж, Александр Ефимович Будько, русский, тоже ушел на фронт.
Когда фашисты подступили к городу, мы не сумели погрузиться в эшелон и пошли в эвакуацию пешком. Прошли село Киваи, дошли до села Бутовск, это не доходя до села Медвёдово, и узнали от крестьян, что через Медвёдово уже проехали немецкие мотоциклисты, что мы в окружении. Семья Зои Разумеевой, с которой мы шли вместе, решительно направилась вперед и, не встретив немцев, ушла в эвакуацию, а наша семья решила не рисковать и вернулась в Клинцы.
Сначала оккупанты потребовали, чтобы евреи нашили на спине и на груди желтые лоскуты – лапики. А через некоторое время фашисты приказали евреям переселиться в гетто, устроенное в Банном поселке, это за железной дорогой, по дороге в село Ардонь, а кто не подчинялся, арестовывали прямо на улице и отправляли в гетто, а также устраивали облавы. Тогда забирали всех, кто был без документов и просто «подозрительный».
Здесь уместно привести свидетельство очевидца, Николая Ивановича Курочкина (адрес ул. Богунского полка, напротив фабричной проходной). Николай Иванович рассказывал, что в один из первых зимних дней 1941 года он, ещё подросток, стоял в очереди за хлебом у магазина, что был слева от проходной Троицкой фабрики. Со стороны Пушкинской улицы к очереди приблизились шесть оккупантов в эсэсовской форме, с собаками. Они пристально осмотрели всех, кто стоял в очереди. Взгляд одного из них остановился на подростке Коле. Волосы на голове его курчавились. «Юде?» – прозвучал вопрос. Не ожидая ответа, Колю выдернули из очереди и отвели в полицейский участок на Большой улице. На его счастье соседи его семьи собрали деньги и выкупили мальчишку у полицейских».
Продолжение воспоминаний Т.Н. Либеровой: «Фашистами в Клинцах были созданы два гетто. Одно в Банном поселке, куда из города переселили стариков, детей и женщин, то есть всех, у кого не было профессии или кто по состоянию здоровья не мог работать. Банный поселок расположен к юго-востоку от города, сразу за железнодорожным переездом, по дороге из г. Клинцы в село Ардонь. В те годы в Банном поселке было около двадцати хат. Жителей поселка переместили в город в освободившиеся еврейские дома. Евреев расселили по деревенским хатам, человек по 10-15 в каждой. Колючей проволокой поселок не обносили. Никто из лагеря не убегал. Охрана состояла из двух-трёх полицейских. Я с мамой оказалась в Банном поселке. В хате было тесно, но тепло. Жили впроголодь. Домашние запасы круп быстро истощились. Кормили скудно, ели тюрю – горстка муки, разогретая в горячей воде. Редко из города в гетто приходили русские женщины, бывшие соседи или сотрудницы, они приносили яйца, творог, хлеб, сало. Но это были крохи.
Другой лагерь-гетто был предназначен для работоспособных евреев, специалистов. Лагерь находился за Пожней, за «Горкой», на левом берегу речки. Если идти из города, то справа от моста через речку Туросну (Московку), в бывшем общежитии Троицкой фабрики (им. «Октябрьской революции»), напротив хлебозавода. Там поселили мужчин: портных, парикмахеров, скорняков, сапожников, швей, ткачей и людей других профессий. Ежедневно рабочих сажали в открытый кузов грузовой машины и возили на работу в город. Так продолжалось примерно пять-шесть недель.
В первых числах декабря фашисты расстреляли стариков из Банного поселка, а в начале 1942 г. расстреляли работоспособных евреев из второго гетто. Говорили, что их расстреляли за Стодолом, в лесу.
Наступил декабрь, выпал снег. 5 декабря в Банном поселке появилось много полицейских. Они заходили в каждый дом, приказывали всем раздеться до нага. После проверки и осмотра, нет ли золота и украшений под одеждой, людей выводили на улицу и строили в колонну. Когда в нашей хате закончился обыск, все оделись и людей стали выводить на улицу и строить в колонны, кто-то из полицейских загородил меня спиной и сказал «Стой и молчи!». А когда хата опустела, обернулся и сказал: «Прячься, а когда стемнеет, иди в город к знакомым людям».
«Сначала я сидела в опустевшей хате, – вспоминала Татьяна Наумовна, – а когда стало смеркаться, пошла в город. За это время я изголодалась, промерзла, от холода коченели руки и ноги. Я перешла железную дорогу, на путях никого не было, прошла деревню Туросну, прошла по деревянному мосту через речку и побрела к Почетухе мимо Ногинской фабрики, вдоль леса. Справа, где на горе стоял город, было темно, города не было видно. Тёмным переулком деревни Почетухи я вышла на Большую улицу, там было темно, как в лесу, электрического освещения не было. Даже пешеходов на улице не было. Я тогда не понимала, что в городе комендантский час и находиться на улице запрещено. Но на своём пути патруль я не встретила. Когда я поднялась в гору и подошла к «бирже» (так называлось место на углу улиц Большая и Советская, где обычно стояли извозчики), то заметила впереди, за несколько кварталов, пятно электрического света. Это была единственная лампочка, освещавшая всю Большую улицу, она висела у входа в полицейский участок, я тогда этого не знала. Я вышла на свет и, не понимая, куда пришла, не сознавая грозившую мне опасность, обессилившая, села перед входом в снежный сугроб. Через некоторое время дверь отворилась и из здания вышел полицейский. Он подошел ко мне, спросил, почему я не дома. Я что-то ответила. Он молча взял меня за руку, завел в полицейский участок, спросил фамилию, имена родителей, адрес, где мы жили, после чего отвел в женскую камеру. Меня уложили на кровать, я прижалась к спине женщины и уснула. В конце следующего дня полицейский отворил дверь камеры, завел меня в пустую комнату, в которой я увидала Лену Будько, и спросил: «Пойдешь к ней?». Я ответила: «Да».
После войны я узнала, кто спасал меня от смерти. Лена Будько работала переводчицей. Обо мне Лене сказал полицейский Борис Касьяненко, они из одной деревни. Касьяненко знал, что брат Лены, Александр Ефимович, тоже земляк из той же деревни, был женат на моей старшей сестре Фаине Либеровой (1921 г.р.), у них в 1941 г. родилась девочка Людочка. Обо мне хлопотали перед самим начальником полиции.
Время было вечернее, уже стемнело. Мы вышли во двор Полицейского участка. В полной темноте прошли на улицу Александрова, через квартал повернули налево, на улицу 8 марта, и по этой тихой улочке дошли до ул. Багинского. Я поняла, что Лена остерегалась идти со мной по Большой улице. Лена привела меня к Касьяненкам и ушла, а я провела в их доме ещё несколько часов. Фамилию моего спасителя Касьяненко я узнала уже после войны. Меня напоили чаем с кусочком хлеба, я согрелась и задремала. Разбудил меня шум в прихожей. В комнату вошли двое мужчин, один из них был знакомый полицейский. Он обратился ко мне и сказал: «Будешь жить у этого дяди. Согласна?». Мне было всё равно у кого жить, и я кивнула в знак согласия.
Незнакомый мужчина взял меня за руку и повел по ночным улицам. Собаки не подавали голоса, знали его по походке. Мы подошли к высокому одноэтажному дому по улице 8 марта. Ставни были закрыты. Вокруг тишина. Мужчина открыл калитку, завел меня в теплые сени. Навстречу вышла женщина, обняла меня, поцеловала в лоб и повела в тёплые сени. Мужчина сказал: «Теперь это будет твой дом». Он оказался прав, я прожила в этом доме много десятков лет.
Меня приютила семья Подвойских. Он – Александр Михайлович, она – Александра Ивановна.
Александр Михайлович Подвойский (6.05.1879 – 26.12.1954), сын богатого крестьянина, родом из деревни Ширки Поповогорской волости Суражского уезда Черниговской губернии. Окончил Киевский университет. Работал учителем в Киеве, затем в Клинцах. До войны Александр Михайлович Подвойский вместе с женой, Александрой Ивановной, работал на Стодоле, в 3-й школе, был директором школы. Там же работала жена Ивана Митрофановича Пасканого – Таисия Николаевна, она преподавала русский язык и литературу.
Детей у Подвойских не было, их единственная дочь умерла от тифа, и ко мне они отнеслись как к своему ребенку. До войны я закончила 4 класса начальной школы и Александра Ивановна продолжила моё образование дома. Я ей признательна, что два года оккупации не оставили пробела в моём образовании. Под её руководством я закончила 5 и 6 класс.
Фактически два года оккупации города я пребывала взаперти. Подвойские из опасения, что соседи могут заподозрить присутствие ребенка в их бездетной семье, не разрешали мне днём выходить в сад или огород. Туалет устроили дома. Только вечером, когда стемнеет, я выходила во двор на свежий воздух, но вела себя крайне тихо. Периодически оккупанты устраивали обыски в жилых домах, проверяли по домовой книге наличие жильцов. На этот случай мне предстояло прятаться. Летом я убегала в огороды и ложилась между рядами картофельной ботвы или забиралась в гороховую грядку. Между усадьбами не было заборов, а только межи, поэтому имелась возможность выбирать место для пряток на соседних усадьбах. А зимой пряталась в подполье, где за закромом для картошки была щель, в которую могло протиснуться только моё детское тельце, или же на чердаке, за боровом (боров – это горизонтально лежащая дымовая труба). Там на чердаке я устроила читальню и библиотечку, куда стаскивала книги из дома. Понемногу меня стали привлекать к работе по дому: мыть, стирать, подметать и готовить, шить, вязать и вышивать – так я проходила школу семейной жизни. После войны я узнала от соседей, что они знали, что у Подвойских появилась девочка и догадывались, откуда она взялась, но все молчали из уважения к учителям.
Подвойские в годы оккупации гостей не приглашали и не принимали. И только после войны я узнала, насколько общительной была их семья. К ним тянулись образованные люди. Александр Михайлович преподавал историю, приобретал и читал много книг по истории. Муж и жена Подвойские оба были неистощимыми рассказчиками и весельчаками.
В доме Подвойских частыми гостями были: врачи Митрофан Митрофанович Бельцов, Семен Митрофанович Туткевич, Александр Розенкранц, учитель 4-й школы Георгий Бельчук, Иннокентий Михайлович Михайлов, он был наладчиком холодильных установок, его жена, она преподавала в начальных классах 4-й школы, директор той же школы Григорий Савельевич Перлин. Я бы сказала, что это была клинцовская интеллигенция. Гости и хозяева устраивали чаепитие, застольное пение, отмечали праздники, вели интересные разговоры.
Александра Ивановна Подвойская (5.05.1885 – 1973), родом из деревни Иванихи, Лохвицкого уезда Полтавской губернии. Отец, Иван Бубырь, из козаков. Александра закончила гимназию с правом учительствовать. Всю жизнь работала учителем начальных классов. В конце жизни ей присвоено было звание Заслуженного учителя РСФСР.
Автору этих строк довелось познакомиться с Александрой Ивановной Подвойской и с Татьяной Наумовной в 1970 г., когда впервые приехал к тёще. Обе семьи были соседями (жили в доме на две квартиры) и дружили. В дальнейшем ежегодно мы с женой отпуск проводили в Клинцах у родителей жены. Александра Ивановна любила мою жену Анну и всякий раз просила порадовать её новыми стихами, почитать вслух. А я тем временем листал книги из семейной библиотеки Подвойских. Мне доверяли «брать книги на дом» и я читал дореволюционные издания книг по истории архитектуры, «Общую историю европейской культуры», «Историю Европы по эпохам» в разрозненных томах, «Человек и земля» издания Ефрона, «Историю Малороссии» Николая Маркевича, Историю Украины-Руси Грушевского, листал «Жизнь животных» Брэма в трёх томах, дореволюционные учебники по химии, по физике, дореволюционные издания Льва Толстого, Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, впервые открыл для себя Евангелие, листал журналы «Нива» и многое другое. Я удивлялся богатству домашней библиотеки в моём провинциальном городке. Куда делись эти книги?
На чердаке, вход куда находился на половине дома моей тёщи, я обнаружил среди вороха бумаг треугольные письма времен войны. Два письма были написаны родственниками Татьяны Наумовны из Средней Азии. В этих письмах родственники благодарили Подвойских за участие в судьбе Танечки и тут же признавались, что «взять девочку к себе в семью не имеем возможности, пусть она остаётся в Вашей семье – так будет лучше ей и нам».
Татьяна Либерова, живя в семье Подвойских, получила высшее педагогическое образование, работала школьным учителем на Стодоле. Вышла замуж за клинчанина Матюхина. У них родилась дочь Ольга, которая замужем за Владимиром Леонидовичем Ефимовым, заведующим отделом культуры Клинцовского района. Ольга имеет двух дочерей (Записи воспоминаний сделаны в начале 2000-х годов).
Скажу, что воспоминания Татьяны Наумовны не единственные. Историю клинцовского гетто я собирал по крупицам, беседуя с клинчанами старшего возраста.
Здесь уместно привести свидетельства очевидцев.
Владимир Иванович Кустов, 1929 г.р., сапожник, рассказывал: «Мой приятель Толик Буслов, будучи мальчишкой, случайно стал свидетелем расстрела евреев – наблюдал из леса. Евреев ставили у края рва и расстреливали, детей бросали в яму».
Другой свидетель, Николай Иосифович Курочкин, в 1997 г. рассказал мне, что «в начале зимы 1941 г., в воскресенье, утром, со стороны Почетухи стали доноситься звуки автоматных очередей. «Я с Павликом Панкратовым и Аликом Шляковым втроём «побежали посмотреть». Пробирались через Солодовку, боялись идти по Большой улице. Шли и бежали лесом. Уже лежал снег. Когда за деревней Почетухой подошли к опушке леса, то сквозь деревья увидали оцепление из солдат с собаками и полицейских. Расстрел уже был закончен. Возле громадной братской могилы суетились люди с лопатами».
Мало кому из клинчан, но мне, автору статьи, довелось увидеть вскрытую и обнаженную могилу расстрелянных евреев. Захоронение обнаружили солдаты, которые лопатами копали траншею для прокладки кабеля. Работы были остановлены и начались раскопки. Доложили в Брянск. Возможно, в Брянском архиве хранятся фотографии и отчет о работе комиссии по вскрытию массового захоронения времен Великой Отечественной Войны.
Это был 1959 год, я ехал на подростковом велосипеде от деревни Почетуха в сторону фабрики Ногина, к озеру. Пешеходная дорожка, укатанная велосипедами, шла вдоль забора воинской части, а справа метрах в ста, за кустарником находилась автомобильная дорога, замощенная булыжным камнем. Впереди на моем пути показалась гряда земли, преграждавшая дорогу. Нужно было искать объезд. Я подъехал ближе, глянул за гребень насыпи, а там эхом войны открылась страшная картина – я увидел громадный раскоп, приблизительно 20х20 метров, заполненный костями и черепами. Человеческие кости лежали в беспорядке: «О поле-поле, кто тебя усеял мертвыми костями!?». Длинные кости конечностей, торчавшие во все стороны, были обнажены, местами на них были видны остатки истлевшей одежды. Над полем из костей, то здесь, то там возвышались холмики густых женских волос, там черные, там седые. Меня бросило в дрожь. Рядом с раскопом были следы от колес грузовой автомашины, которые упирались в гору хлорной извести, от неё исходил едкий запах. Я был потрясен увиденным. Вокруг никого из живых людей не было, и это безлюдье только усиливало чувство страха. Я вскочил на велосипед и помчался домой рассказать родителям об увиденном.
Вечером к нам в дом пришли друзья родителей: Туранские Лева и Эмма, Кругликова Нэлли Михайловна с мужем Виктором Ивановичем Волковым, Лариса Михайловна Урицкая, Керфманы. Мне было сказано переодеться и находиться в гостиной. Оказалось, гости собрались выслушать меня, узнать всё, что я видел. У каждого были родственники, расстрелянные фашистами в 1941 г. Они лежали в этой громадной могиле. Из разговоров взрослых я понял, что расследование массового захоронения времен войны проводили скрытно. Только сегодня они узнали от моих родителей о вскрытой могиле. Паломничества жителей к могиле не было. Многие клинчане узнали об ужасной находке уже после повторного погребения человеческих останков.
Я был смущен направленным на меня вниманием взрослых, но старался подробно излагать всё, что видел, не пропуская ни единой подробности. Перед моим внутренним взором опять предстала картина человеческого горя. Не закончив рассказ я впервые за этот день заплакал навзрыд и выбежал из комнаты. Мама потом говорила, что в моё отсутствие Нэлли Михайловна сказала: искренние слезы русского мальчика, оплакивающего евреев, дорого стоят.
Через день я снова сел на велосипед и повторил прежний путь. Но на месте раскопа уже была ровная площадка из свежей копаной земли.
В те дни из уст взрослых часто звучали слова «нацисты», «фашисты». Я знал, что это враги, напавшие в 1941 г. на нашу страну. Но подлинное значение этих слов объяснил мне кратко и метко отчим, Вячеслав Николаевич Житлов. Запомни, сказал он, нацисты – это люди, которые превозносят свою нацию и пылают злобной ненавистью к людям иной национальности. А фашисты – это те же нацисты, которые от избытка ненависти убивают людей иной национальности. Такое простое определение нацизма и фашизма, рассчитанное на понимание ребенка, следует помнить, чтобы, став взрослым, не быть обманутым сладкоречивыми исказителями истории.
Спустя годы рядом с братской могилой клинчане установили памятник жертвам геноцида. Приезжая в Клинцы, я не раз приходил на это место, поклониться праху невинно убиенных людей. Своими незабываемыми воспоминаниями из детства и воспоминаниями детей, пережившими годы войны, считаю долгом напомнить людям, что такое фашизм.
© Ромуальд Перекрестов
В публикации нацистская символика использована в целях осуждения нацизма. Проект “Хроноскоп” осуждает преступную деятельность немецко-фашистких захватчиков.
