Однажды Владислав Савельевич Медведев, уроженец нашего города, разместил в соцсетях фотографию — конец 50-х, компания молодых людей, явно в прекрасном настроении, на фоне Дома отдыха «Вьюнки». Короткая история под фото нас так заинтересовала, что мы немедленно написали автору. Завязалась переписка, от нас сыпались вопросы, Владислав Савельевич нам отвечал. Эпистолярный жанр хоть и прекрасен, но имеет свои явные ограничения в коммуникации, поэтому в итоге мы решили созваниваться и уделять нашим телефонным встречам часок-другой вечернего времени.
Время пролетало как один миг. Владислав Савельевич рассказывал о своем нелегком, военном детстве в Клинцах. Как дважды чуть не погиб во время налетов нашей авиации, как убегал от страшного пса и фрица, который смеялся ему вслед. Как выпрашивали с друзьями конфеты у повара офицерской столовой Отто. Как радовался победе и шел в первый класс в первый мирный 45-й год. Страшный голод в 1947-м, многочасовые очереди за пахнувшим солидолом хлебом, большие трудности и маленькие, детские радости. Затем учеба в Керчи, в металлургическом техникуме. Работа на практике на Южном Урале, где обогащали не только железо и титан, но и готовили секретный концентрат для получения плутония. Эти воспоминания тянут на отдельную статью и мы обязательно ее напишем.
Нить наших разговоров по вечерам постепенно подошла к тому времени, когда Владислав Савельевич, в середине 50-х годов, вернулся в родные Клинцы.
Кто смотрел фильм Валерия Тодоровского «Стиляги» помнит, как со вкусом там показана жизнь столичной молодежи, для которой индивидуальность и нежелание «быть как все» возводилась в абсолют. Интерес к этому феномену не ослабевает и сейчас. Историки и культурологи в своих исследованиях не отличаются особым разнообразием выводов: «Дети богатеньких родителей», «Легкие деньги», «Все это было в больших городах», «Циники и прожигатели жизни». Послевоенные Клинцы, хоть и второй город в области, но все же глубинка. Тихий, провинциальный городок с крепкими традициями и влиянием консервативного старообрядчества. Какие уж тут стиляги, всегда думали мы. Воспоминания Владислава Савельевича нас, мягко говоря, ошарашили, открыли совершенно неизвестную нам сторону жизни нашего города, историю самых настоящих клинцовских стиляг.
«Тлетворное влияние» запада
На пустом месте ничего и никогда не возникает. Нужна благодатная почва, на роль которой идеально подходили молодые головы, с юношеским нигилизмом, дикой жаждой познаний, свежих впечатлений и эмоций. Нужны особые условия и зерно. Это уже обеспечило государство и сама жизнь. Подруга мамы Славы Ирина Александровна работала в кинотеатре, который находился в заброшенном теперь здании бывшей синагоги, потом клуба швейной фабрики и спортзала техникума на нынешней улице Кюстендильской. Чтобы не таскались по улицам в поисках приключений юных Славу Медведева, Шурика Нюхтикова и Лёню Соколова загоняли в кино, где в «партере», прямо на полу в проходе перед первым рядом они смотрели фильмы, сеанс за сеансом.
А фильмы, взятые у немцев в качестве трофеев, показывали чудесные — с закрученными сюжетами и юмором. Немецкие, испанские, американские. «В сетях шпионажа», «Судьба солдата в Америке», «Тарзан» и многие другие. Красивая жизнь во всех ее сочных красках, шикарные женщины с макияжем в возбуждающих платьях, прекрасные, лакированные автомобили… А в Клинцах действительность: многое еще в серых руинах, а из машин в основном полуживые грузовики. Где-то наверху быстро спохватились, поняли, что подобные картины создают в головах советских граждан совсем не те мысли и чаяния. Показы западных фильмов прекратились. На экраны они вернутся только во времена хрущевской оттепели.
А вот потоку трофейной музыки помешать государство никак не могло. Вместе с фронтовиками Великой Отечественной и участниками венгерских событий 1956 года в Клинцы приезжали пластинки, которые значительно расширяли кругозор слушателей и формировали новые вкусы и предпочтения. Стиляги были и при Сталине, но тогда это явление не носило массового характера. В пору своего максимального расцвета стиляги вошли в середине 50-х, когда новая власть чуть ослабила свою хватку и немного приоткрыла железный занавес.
Сэр Эдуард Хайкин — король клинцовских стиляг
Владислав Савельевич относит себя скорее к «недостилягам». Такими были большинство в Клинцах. На общем фоне конечно же выделялись, но не лезли на рожон. Чего не скажешь об Эдике Хайкине, который полностью соответствовал классическому образу стиляги. Узкие брюки-дудочки, неизвестно как натянутые на ноги, туфли на толстой подошве, мохнатый пиджак, цветастая рубашка и выводивший всех обывателей из себя галстук с пальмами и обезьянкой. А еще на голове фирменный рыжий начес — кок. В таком виде Эдик со своими друзьями Мариком Каплуном и Евгением Шитым прогуливался по Клинцам в шлейфе оценок из ненормативной лексики.
Отваге Эдуарда Хайкина можно только позавидовать. Парнем он был действительно не из робкого десятка. Много читал, слыл интеллектуалом, но при этом мог запросто осадить любого завравшегося собеседника. Образ Эдика вызывал отторжение в патриархальном городе. Нарисовали на него большую карикатуру в каком-то непотребном приплясе, жирно подписали «Стиляга» с оскорбительными прилагательными и повесили на самом видном месте — сбоку от «Доски почета» в сквере напротив Дома советов. Хайкин плевал на это художество, как и на мнение благоразумной общественности, которая в конце концов решила дожать строптивого стилягу. Судилище, прогремевшее тогда на весь город, решено было устроить в клубе «Ремзавода». Подробности события Владислав Савельевич узнал от двух друзей, коллег Эдика — Димы большого и Димы маленького.
Зал был набит битком. На трибуне, как и полагается, президиум. В первом ряду зала — «подсудимый». Начались речи. По чем зря клеймили и поносили бедного Хайкина, а тот спокойно, даже отрешенно, нехотя все это слушал. На трибуну взобрался очередной оратор и уж очень эмоционально начал рассказывать собравшимся и Эдику лично про то, как совсем недавно его ровесники бросались на амбразуры. Одно мгновение и Эдуард Хайкин подпрыгнул как разжатая пружина и выпалил: «А ты, ты закрыл хоть одну амбразуру?». Что тут началось. Малая часть зала взревела негодованием, другая, большая, — хохотом и одобрительным гулом. Собрание рассыпалось на глазах. Привести публику в чувства и вернуть нужный настрой уже не получилось. Сцена Эдика стала гвоздем программы. В скомканном финале кто-то что-то пробурчал, пожурил, на том и разошлись.
Без преувеличения Эдик Хайкин был живой легендой в Клинцах. Алексей Разудалов со своей женой Региной распевали про него даже частушку: «Раз стилягу хоронили, плакали подруги. А два джаза на могиле выли буги-вуги». Кто мог бы подумать тогда, что эти веселые строки станут печальным пророчеством. От онкологии сначала умерла мама Эдика, потом его брат, а вскоре умер и он сам, настоящий клинцовский стиляга. Был он еще совсем молодым. Его девушка из Брянска Дина, поплатится за встречи с клинцовским стилягой. Ее отчислят из Педагогического училища, но она не предаст Эдуарда, станет его женой. Переживет своего мужа не на много и тоже умрет от рака.
Слава Медведев выходит на тропу стиляг
После учебы и практики Владислав Савельевич был распределен в Тулу. Но оказалось, что жильем молодого специалиста обеспечить не могут и директор со спокойной душой подписал «по собственному». В Клинцы Владислав Медведев вернулся в 1956 году и почти по блату устроился слесарем на Калинзавод. В то время работать было престижно, а вот устроится на работу было совсем непросто. Из слесарей довольно быстро перевели в литейный цех контролером, а потом пригласили в Конструкторское бюро Отдела Главного Технолога под руководством Геннадия Александровича Вольдемарова. Коллегой Владислава Савельевича стал и известный в городе краевед Павел Максимович Храмченко.
Поначалу было нелегко, но помощь старших, опытных товарищей, багаж знаний металлургического техникума, смекалка и способность к обучению позволили быстро освоить профессию и органично влиться в коллектив конструкторов. Коллеги были старой закалки и консервативных взглядов. Сам Павел Максимович увлекался церковным песнопением, да и вкусы других не выходили, как говорится, за рамки дозволенного. Поэтому свои пристрастия в музыке молодой инженер особо не афишировал, всем своим видом и поведением транслировал положительный образ советского технического интеллигента. За воротами завода конечно же была другая жизнь.
Однажды, где-то в районе гастронома «Московский», старый школьный приятель Исаак Шмидт познакомил со своим соседом Володей Чернышовым. В то время он не работал, готовился к поступлению в столичный институт. Выяснилось, что у обоих схожие интересы в музыке и литературе. Так завязались общение и дружба. Вместе гонялись за двухтомником Есенина и «Двенадцатью стульями», вместе как-то отправились и на вечер с танцами во вторую школу. Вообще, Владислав не особо любил танцы, считал, что это не его. А вот общение с девушками — пожалуйста. Танцевальный вечер уже подходил к концу как зазвучали одна за одной буги-вуги. Мелодии явно не соответствовали репертуару, да еще в школе. Ритмы радовали слух и подогревали интерес: кто же этот отчаянный диджей? Им оказался Володя Кацук, работник школьной радиорубки, а в неурочное время пылкий меломан. Так компания оформилась в неразлучную троицу.
По работе Слава частенько заглядывал в цех магнитных пускателей, где познакомился с ребятами, работавшими на конвейере. Вскоре компанию пополнили еще два единомышленника. Поспособствовала этому производственная травма. Работник Калинзавода Александр Козлов наматывал себе спокойно обмотку магнитного пускателя, на что-то отвлекся и привет — тонкая проволока оттяпала ему полтора пальца. Ходили в больницу наведывать бедного товарища, там в коллектив меломанов и влился друг Козлова — Юра Котов.
Рождение «Уругвайцев» («Уругвайского зоопарка» в Клинцах)
Вскоре компания друзей разрослась до символичной цифры — двенадцать. Апостолы джаза, буги-вуги и рок-н-ролла помимо положенных имен и фамилий имели и клички, куда же без них. Многие фамилии легко переделывались в прозвища и даже формировали своеобразный зверинец. Владислав Медведев — «Медведь», Юра Котов — «Кот», его тезка Юра Щеголютин — «Щегол», Козлов Александр — «Козел», ну не повезло, что попишешь, Володя Лисецкий — «Лис», Лёня Можейко, он же «Чижик». Почему? Да просто бывало мочит-молчит, а потом давай выдавать трели, не угомонишь. Замыкал список «фауны» Геваргис Бит-Юнан. Его имя ловко переделали в «Геваргусь» или просто «Гусь». Какое-то время на такую трансформацию своего имени он фыркал, но в итоге смирился. Друзья все-таки.
Фамилия близнецов Славы и Гены хорошо рифмовалась да так и прилипло — «Малкин-Палкин». С Володей Чернышевым тоже было просто — «Черныш». Как и с Алексеем Лукьяновым — «Леха». Позднее, после поступления в МЭИ и явные таланты в электронике, он получит более солидную кличку — «Квантовый». А вот Кацука Владимира звали «Карлухой» или «Карлушой» за его привычку нередко упоминать, что он работает как тот самый папа. За это в его адрес друзья напевали «Бедный Папа Карло любит Буратино». По доброму издевались в общем, как вспоминал Владислав Савельевич.
Шура Козлов и Юра Котов любили больше всех исполнять популярную у некоторых малоидейных товарищей песню «Я иду по Уругваю, Ночь — хоть выколи глаза, Слышны звуки попугаев, И мартышек голоса…». Частое исполнение песенки на мотив «Я люблю Париж» Эллы Фитцджеральд во время променадов по Большой (ул. Октябрьской) не осталось незамеченным со стороны и вскоре веселую компанию чуваков в Клинцах все называли «Уругвайцами». Официальное название отличало от других неформальных объединений, коих в городе хватало, а вот объединяло всех клинцовских стиляг одно — любовь к хорошей музыке. Владиславу больше песни про голоса мартышек нравилась мелодия аргентинского танго «Эль Чокло » ( чоп , затычка , кукурузный початок без зёрен- кочерыжка ,пробка для винной бочки), в самом начале прошлого века такое прозвище было у руководителя большой банды в Буэнос Айресе. Потом эту песню пели многие знаменитые певцы и певицы и особенно получила она распространение в конце 1930-х под названием «Kiss of fire «( Огненный поцелуй ) в исполнении Луи Армстронга . В этом исполнении он впервые и услышал ее по приёмнику. Потом эта мелодия встретилась в аргентинском фильме» Моя бедная любимая мать» и так запала в душу, что еще лет 30 назад Владислав Савельевич завещал своей родне, когда умрет проводить его в мир иной именно с «Эль Чокло».
Музыка клинцовских стиляг
У местных стиляг было два варианта услышать музыку «из-за бугра». Первый — радиоприемники, которые через глушилки и дебри частот добирались до вожделенных ритмов. Советская промышленность специально выпускала радиоаппаратуру, которая не брала станции, которые вещали на частотах ниже 21 метра. Выручала трофейная техника. Как у Володи Кацука. Прибалтийский аппарат, со свастикой на задней крышке, работал в нужных диапазонах, а при желании за 20 минут перестраивался в радиопередатчик. По понятным причинам такие возможности техники держали в строгом секрете.
На Калинзаводе Владислав Медведев зарабатывал хорошие деньги — 830 рублей. Для сравнения директор получал 1200. В двухэтажном магазине, на углу Карла Либкнехта (Октябрьской) и Карла Маркса, на втором этаже продавали приемники. Уже давно Слава облизывался на «Нерингу» — не просто приемник, а магнитолу. Стоило это чудо 1200 рублей. На Большой встретил друга семьи, известного клинцовского врача Самуила Моисеевича Подберезина. Вместе с ним и зашли в заветный магазин. Продавец был крайне недоволен тем, что его заставили тащить тяжеленную бандуру с полки и показывать посетителям. Недовольство возросло, когда выяснилось, что покупать аппарат пока никто не собирается. Уже на улице пожилой врач дал красочную характеристику своему соплеменнику и спросил у Славы: «Что, денег не хватает, давай одолжу».
Так в доме Владислава Савельевича появилось бесценное приобретение. Вечерами допоздна записывал на пленку мелодии и песни «Голоса Америки», европейских радиостанций на русском (и не только) языке — Лондонской Би-Би-Си, западногерманской «Немецкой волны», югославской «Нови Сад». Особенно нравилась немецкая передача «Добрый вечер, Катарина», где пела Катерина Валенте — «Жаворонок Европы».
Когда приходили в гости Карлуха и Черныш первым вопросом был «ну что ты там новенького записал, давай послушаем!». И тогда из динамиков начинали литься волшебные голоса и мелодии Синатры, Конни Френсис, Армстронга, Эллы Фитцджеральд, набиравшего безумную популярность Элвиса Пресли и многих других. В кругозоре интересов находилось место и старинным русским романсам, которые в народе называли белогвардейским, и классической музыке. Главным критерием было профессиональное исполнение, чем не всегда могла похвастать самодеятельность в местных клубах.
Вторым источником музыки были пластинки. Гулял по Клинцам трофейный винил. Легендарные нынче «Джаз на костях» или «Музыку на ребрах» — самодельные записи на рентгеновских снимках, за что и получили такие немного жутковатые названия, в Клинцах не продавались. Их покупали в Москве или Ленинграде, причем, как вспоминает Владислав Савельевич, деньги отдавали не зная за что. Гарантии качества и содержимого никто не давал, поэтому запросто можно было услышать вместо джаза непонятные хрипы или треск. В Крыму татарские артели наладили массовый выпуск односторонних гибких пластинок. В магазинах они не продавались, только в ларьках.
Позже в официальной продаже стали появляться пластинки с Армстронгом и Эллой Фитцджеральд, но по советской традиции они занимали лишь малую часть одной стороны пластинки, другое было в нагрузку с чем-то непотребным изысканному уху стиляги. Но все равно эти диски моментально исчезали с полок магазинов. В коллекции Владислава Савельевича до сих пор бережно хранятся «левые» пластинки, купленные в 56- 59 годах. В магазинах их было не найти, но помогали друзья и связи. Чешские (Супрафон), польские (Муза), венгерские (Хунгаротон), болгарские (Балкантон), румынские (Электрекорд), ГДРовские (Мега) ,RCA — вроде бы изготавливались в Индии , а продавались в Чехии. У каждого «уругвайца» была своя коллекция, которой он безмерно дорожил.
Музыка стиляг и свободы витала в атмосфере города и заражала многих его жителей. Тогда Владислав Савельевич жил на Парковой улице, в общежитии фабрики Октябрьской революции, напротив хлебозавода. Под боком была воинская часть, оркестр которой нередко репетировал на свежем воздухе. Руководил военным оркестром единственный в городе профессиональный дирижер Афанасьев. Отрадно и удивительно было слышать, как строевые марши то и дело прерываются «втихаря» джазовыми композициями.
Однажды зашли в гости к общему знакомому, сыну директора Ленинки, Павлу Цветкову. Жили они в квартале деревянных домов на две семьи, между стодольской больницей и бывшим пеньковым техникумом (заводом телефонной аппаратуры). Паша решил порадовать гостей и так «катанул» по клавишам буги-вуги, что все были в полном восторге.
С музыкальными инструментами в Клинцах было туго. Домры, балалайки не особо годились для джазовых импровизаций или выкрутасов буги-вуги. Даже гитары и те привозили из Москвы. На них и аккордеонах пытались что-то наигрывать. Геваргис совершал попытки играть на трубе, потом он поступит в Брянское музыкальное училище. Мечтой Володи Кацука был саксофон и видать ею он одолел своего брата Романа — старшего мастера турбинного цеха на ТЭЦ. Где он раздобыл сакс — загадка, но инструмент-мечта был куплен. Уроки игры Володя брал у Фимы Дворкина с ремзавода. Кстати, сам Фима руководил самодеятельным оркестром в клубе «Ремзавода» и бывало срывался, нарушал установленный репертуар, выдавал что-то интересное. Попал однажды Владислав на небольшой, камерный концерт в клубе Октябрьской фабрики. Под аккомпанемент аккордеона Зиновия Лейкина, руководителя фабричной самодеятельности, преподавательница клинцовской музыкальной школы Нина исполнила несколько западных песен на русском языке.
Во всех фабричных и заводских клубах были свои оркестры. Со многими работал Николай Ефимович Меркулов, тот самый организатор первого довоенного тео-джаза в Клинцах. На танцах исполняли классический репертуар, да и не только на танцах. На демонстрациях, торжественных собраниях и похоронах.
Я стилягу узнаю по «прикиду»
Как писал Чехов в «Дяде Ване»: «В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». С лицами, душой и помыслами проблем у клинцовских стиляг не было, а вот с прекрасной одежкой надо было постараться. Нередко Владислав бывал у своих дядек в Ленинграде. Разживался новыми пластинками и обновками. Видел на Невском патрули и питерских стиляг, девочек в коротких юбках. Думал тогда: «Вот бы друзья мои полюбовались». В Клинцах, как мы и говорили, за исключением Эдика Хайкина откровенных пижонов все же не было. Город небольшой, все друг друга знают, а уж девушкам пересуды уж точно были ни к чему. Юбки и платья до колен, ну а что у тебя в голове играет и творится — никому не ведомо. Тем не менее старались приодеться по моде. Мама Володи Чернышова была не последним человеком в местной системе торговли, а ателье индивидуального пошива в цокольном этаже Дома рабочих как раз им и подчинялось. Поэтому шили себе симпатичные пиджаки, модные тогда вельветовые курточки с замочками. Часто за обувью и одеждой ездили в Гомель.
Еще в Крыму Владислав Савельевич увлекся плаваньем, получил второй разряд. На момент возвращения в Клинцы занятие спортом уже забросил, но с удовольствием выступал за сборную Клинцов на областных соревнованиях. Как неоднократного призера его фотографию поместили в галерею городского сквера. Просмотрели модный пиджачок и тоненький галстук. Наряды на грани были отличительной чертой местных стиляг. Сильно не отсвечивать, но и не скатываться до откровенных жлобов. Внутренний мир, скрытый от посторонних глаз, был куда важнее.
А как же родители относились к увлечениям своих детей? Отцов у многих не было, а матерей волновал больше круг общения. Дурные компании, по их мнению, сулили куда больше проблем чем какие-то там буги-вуги. А опасаться мамам было чего. Особенно на окраинах города было немало полубандитских группировок из подростков, которые могли не просто обчистить карманы, но и убить. В механическом цехе Калинзавода работал мастером крепкий, плечистый, светловолосый парень Николай Кен. Его все уважали и любили. Однажды на Пушкинской улице, напротив клуба Калинзавода, он попытался приструнить обнаглевших стодольских братьев «Шинкарей». Вокруг них, как всегда, крутилась шайка из ровесников и малолеток. Завязалась драка. Человек десять на одного. Николая ударили сзади поленом по голове и убили. Был открытый суд, на котором народ требовал расстрелять распоясавшихся отморозков. Высшую меру никому не дали, но сроки «впаяли» максимальные.
«Уругвайцы» не были паиньками, могли и отпор дать зарвавшейся шпане. Но старались не доводить конфликтные ситуации до рукоприкладства.
Что пили-курили и как отдыхали
В фильме «Стиляги» молодежь каждый вечер устраивает бурные вечеринки у кого-то дома или «отжигает» в ресторанах. У клинцовских стиляг, в частности «Уругвайцев», все было гораздо скромнее. Свободное время предпочитали проводить на свежем воздухе. Прогуливались (или «хиляли») по клинцовскому Бродвею — улице Большой (Октябрьской), сиживали в сквере у летнего кинотеатра, гуляли в парках. Бывали в клубах Калинзавода или Октябрьской фабрики. Зимой катались на коньках на стадионе, а летом часто отдыхали на Вьюнке или в Затишье, купались на Стодольском озере у Ногинки. Собирались в основном у Чернышова или Котова, количество комнат их квартир позволяло. У большинства жилье было более чем скромное. Причем часто даже ничего не брали с собой из спиртного.
К алкоголю у «уругвайцев» отношение было ровное. За четыре года в Крыму Владислав Савельевич в полной мере перенял у южан культуру пития сухого вина. Эту благородную привычку привез с собой в Клинцы и научил уже «уругвайцев» раскрывать и смаковать букеты доступных тогда в городе вин: молдавских «Каберне», «Алиготе», грузинских «Твиши», «Цинандали», румынского «Котнари» и венгерского «Токай фурминт». Цены на хорошее вино для эстетов кусались. Так бутылка «Токая» стоила 3 рубля (как бутылка «Столичной» водки), сегодня это вино стоит больше тысячи, поэтому выпивали нечасто и в меру. Распробовали «уругвайцы» еще рябину на коньяке, а вот более крепкие напитки как-то не котировались. Хотя полки клинцовских магазинов ломились от изобилия спиртного. Наряду с обычной и весьма популярной водкой («уругвайцы» употребляли ее редко и только зимой для сугрева) покупателям предлагались всевозможные ликеры «Бенедиктин», «Шартрез», настойки, как «Чабрецовая», наливки и даже водка «Сибирская» 56 градусов. Пей не хочу. И как-то особо не хотелось. Вполне хватало допинга в виде безграничной любви к музыке, веселого общения и шуток с друзьями, отношений с девчатами и радости от молодой жизни.
Курильщиками из «уругвайцев» был сам Владислав Савельевич и еще кто-то из друзей. Дымили паршивыми сигаретами без фильтра типа «Астры». Иногда завозили в город югославские сигареты «Герцеговина флор», тоже без фильтра, но с золотым ободочком и хорошим табаком. Тогда накупали их впрок. Позднее, во время учебы в МЭИ, Владислав, благодаря тесному общению с кубинцами «освоил» курение качественных сигар и употребление настоящего рома с «Острова Свободы».
В самом начале 60-х годов жизнь разбросала веселую компанию клинцовских стиляг и меломанов по всей стране. Уезжали учиться, работать и строить свою личную жизнь.
Настало время, когда «уругвайцы» стали уходить из жизни. Многие еще совсем молодыми. Юрий Котов после МЭИ работал в Индии, монтировал энергетическое оборудование на 50-градусной жаре. Заработал сильную гипертонию, что привело к преждевременной смерти. Александр Козлов тоже окончил МЭИ, работал в Пакистане, Египте и других жарких странах. Умер от болезни почек. Алексей Лукьянов (Квантовый) работал в Черноголовке в одном из НИИ, потом перебрался в Москву, был талантливым ученым. Однажды вернулся на машине из Клинцов и с ним случился сердечный приступ.
Геннадий Малкин работал строителем -высотником во Львове, непонятно как сорвался с балкона и погиб. Володя Лисецкий и Юрий Щеглов погибли при невыясненных обстоятельствах. Один в Одессе, другой в Воронеже, где учился в медицинском институте.
Слава Малкин окончил юрфак Ленинградского университета, работал криминальным прокурором в Одессе, генеральной прокуратуре Украины в Киеве, где и умер. К другим жизнь была более благосклонна и они ушли, повидав жизнь. Как Геваргис Бит-Юнан. Человек, посвятивший себя работе на Брянском телевидении и радио. Володя Чернышов работал деканом факультета в Краснодарском сельхозинституте и быстро умер в 2000-м году .
Сегодня остались три «уругвайца». Владислав Савельевич живет в Подмосковье и Брянске со своей женой Майей Тимофеевной, Леонид Можейко — в Израиле, Владимир Кацук в Керчи. С кардиостимуляторами, инфарктами, аритмиями и кучей других болячек. Заканчивая наш один из последних разговоров, Владислав Савельевич напомнил сам себе, что завтра надо позвонить Кацуку, день рождения как никак. «Напомню-ка я ему как однажды он отчебучил…». Вечные стиляги и меломаны. С иронией к себе и окружающему миру.
Музыка до сих пор наполняет жизнь оставшихся «уругвайцев» смыслом. Тогда, в далекие 50-е, она была верной спутницей в будущее, сегодня она возвращает в прошлое, туда, где все и навсегда останутся молодыми, веселыми и живыми.
«Я иду по Уругваю, В субтропическом лесу, Головой седой киваю, Сам с собою говорю»…
© Вячеслав Федоров
Мы благодарим Владислава Савельевича Медведева за удивительные вечера воспоминаний, фотографии и помощь в подготовке статьи.
